Идеальная копия: второе творение - Страница 21

Вольфганг спустился в кухню, чтобы приготовить себе бутерброды. Кухонный стол был застлан множеством измятых и мокрых бумажных носовых платочков. Малоаппетитное зрелище. Он сделал себе еду и, поднимаясь в свою комнату, увидел, как отец выходит из спальни со своим старым медицинским чемоданчиком в руках. Возможно, он сделал матери успокоительный укол.

Вольфганг присел за свой письменный стол и с аппетитом уплел бутерброды. Он не знал, что и делать. Через некоторое время ему пришло в голову пробраться в ванную и порыскать в мусорном баке. Он и впрямь нашел ампулу, на дне которой оставалось еще несколько капель прозрачной жидкости, и выпил ее, но и это ему не помогло. Вольфганг отнес тарелку на кухню, отца нигде не было видно, и он вернулся в свою комнату. Он все так же не знал, что и думать.

Какое-то время он просто смотрел в окно. Внизу, у двери, стояли трое широкоплечих мужчин, а за деревьями виднелись белые крыши легковых автомобилей, припаркованных на улице перед домом, несмотря на то, что это было строго запрещено.

И только сейчас Вольфганг почувствовал, как безумно колотилось его сердце – как будто он выпил целый чайник крепкого кофе, хотя он никогда этого не делал. Руки его дрожали, дрожали так, что мысль о том, чтобы взяться за виолончель, пришлось сразу оставить. Генетический анализ сделал все неожиданно реальным. До этого момента вся история была просто теорией, глупой выдумкой, небылицей. Но мрачный и подозрительный взгляд прокурора, вкус ватной палочки у него во рту – все ясно говорило о том, что это была не выдумка, а самая горькая правда.

Он попробовал позвонить Чему, но дома у того, как всегда, никто не подошел к телефону, а когда он попытался позвонить на мобильник, то наткнулся на автоответчик. Он наговорил в него что-то про прокурора и генетический тест, а потом вспомнил, что, для того чтобы Чем смог ему перезвонить, минуя защиту телефона, ему надо назвать еще свой дополнительный код.

Но Чем так и не позвонил. Вольфганг наматывал круги вокруг телефона, пока ему не показалось, что его мозги начинают вибрировать, но он оставался нем, как каменное изваяние.

Поскольку ничего лучшего не приходило ему в голову, он достал задания математического конкурса и приступил к решению. Это отвлекало от мрачных мыслей. Когда, пользуясь примером с прошлого конкурса из книги, он нашел решение одной из задач, то был почти рад. В любом случае гораздо лучше было разбираться в лишенных смысла числах и буквах, чем беспокоиться о том, мог ли он действительно быть клоном. «Это всего лишь генетический тест, – говорил он себе. – Это была всего лишь ватная палочка для теста. И уж никак не волшебная палочка, которая чудесным образом превратит меня в клона».

К вечеру он уже решил два задания из трех и теперь ломал голову над третьим, которое выглядело обманчиво легким, но оказалось чертовски сложным. С какой стороны он ни подступался, решение все не давалось. Всякий раз, когда ему казалось, что он нашел правильное решение, оно снова ускользало. Как такое могло быть? Первые два задания были действительно тяжелыми, но их можно было решить. Третье же, казалось, надсмехалось над ним.

«Как будто, став клоном, я сразу поглупею», – думал Вольфганг, глядя, как за окном медленно качаются верхушки елок. Быть может, на нем действительно начинали сказываться запоздалые последствия генетических отклонений. Он чувствовал, как духовные силы покидают его. Клон, глупый клон, клон, клоун, клон. Что за глупое слово?

Глава 9

За следующие несколько дней Вольфганг чуть не сошел с ума от беспокойства, хотя родители и заверяли его постоянно, что генетический тест не даст никаких результатов.

– Такой тест длится всего два-три дня, нам нужно только подождать, – снова и снова объяснял ему отец. – И единственное, что он покажет, это то, что мы родственники, а это нам и так известно, но наш наследственный материал не идентичен, но и это мы тоже знаем. Все скоро забудется, как страшный сон.

Однажды, за субботним обедом, он ворчливо добавил:

– В любом случае это бессмысленный тест. Полиция не имеет никакого представления о генетике.

Вольфганг все слушал и все понимал, но что-то глубоко внутри него не хотело ни слушать, ни понимать, а был только страх. За едой он не мог проглотить ни кусочка, ночами долго ворочался в кровати, не в силах заснуть, и уж совсем не мог продолжать свои занятия по музыке. Пару раз, в обыкновенное для занятий время, он ставил себе пюпитр и ноты, брал инструмент и тянулся за смычком, но потом все это начинало казаться таким бессмысленным, что он снова клал виолончель на место. Итогом стала ссора с родителями, которые всерьез считали, что сделаться предметом пристального внимания и разговоров всей Европы – это ерунда и никак не может служить поводом для прекращения занятий.

– Именно сейчас тебе, как никогда, необходимо продолжать вести нормальную жизнь, – объясняла ему мать, готовя обед. – В такой ситуации повседневность становится своего рода защитой, гнездом, убежищем от неприятных мыслей. Понимаешь?

Мать вела себя как обычно, как будто ничего не произошло. Все утро она провела в ателье и рисовала, ровно в двенадцать часов она отложила кисти и пошла на кухню. От вчерашних криков и слез не осталось и следа. Вольфганг сидел за кухонным столом и с удовольствием помог бы ей, почистил бы картофель, порезал бы что-нибудь, но она не соглашалась на его помощь. Он должен был идти заниматься музыкой.

– Я не могу, – сказал он.

– Тогда просто сделай это.

Она всегда отвечала так, сколько он ее помнил, и произносила эти слова таким тоном, что становилось очевидно, что продолжать разговор на эту тему она не собирается. Так что он поднялся, ушел в свою комнату, запер за собой дверь и снова поставил старые записи.