Идеальная копия: второе творение - Страница 47

Он посмотрел вниз и тяжело вздохнул. Но затем встряхнул головой, сглотнул и закрыл руками лицо.

– Он был так разъярен, я никогда в жизни не видел его таким. Он страшно кричал, ругался, угрожал мне… А я отвечал только «нет». Я сказал ему, что пусть делает, что хочет, а я все равно стану журналистом. И тогда он ударил меня.

Иоганнес устремил свой взгляд вдаль.

– Знаете, что самое странное? Всегда, когда моя жизнь висела на волоске, когда мне было страшно, когда на Кавказе я попал в перестрелку между повстанцами и правительственными войсками или когда в Колумбии я оказался в доме наркобарона и мне показалось, что он решил меня прикончить, я всегда вспоминал тот вечер и говорил себе, что самое худшее в моей жизни уже произошло. Не может случиться ничего хуже, чем это. Когда родной отец бил меня так, как будто он решил убить меня.

Комиссар Нольтинг нетерпеливо кивнул:

– Рассказывайте, пожалуйста, по порядку.

Для Иоганнеса, казалось, не составляло большого труда восстановить в памяти последовательность тех давних событий.

– Он бил меня как одержимый, – продолжил он. Его голос дрожал, как будто он Бел свой рассказ из самых глубин своей души. – Я попытался бежать. Но он поймал меня, колотил, а потом отбросил на камни последним сильным ударом. Я помню дикую боль в своей грудной клетке, а затем… Я не знаю, что точно случилось. Но я думаю, что я ненадолго умер.

– Ненадолго умер? – переспросил комиссар, подняв бровь. – Такое даже с моей профессией нечасто услышишь.

Иоганнес даже не слышал его, сосредоточившись на своих ладонях.

– Я как будто вышел из своего тела, понимаете? Быть может, это просто так отложилось в моей памяти, не знаю, но я помню, как увидел самого себя, лежащего на камнях в неестественной позе с открытыми глазами. И все, о чем я тогда думал, – что я смог спастись от него, и значит все хорошо. Я видел, как отец наклонился надо мной и принялся нащупывать пульс, и он все время говорил «о нет» и «не может такого быть», повторял снова и снова, сто раз, мне, во всяком случае, так казалось, как тибетскую мантру. А я думал только о том, что мое сердце перестало биться и сейчас я умру. Как вдруг…

Он закрыл глаза и ненадолго замер, но никто не сказал ни слова. Все ждали как зачарованные.

– Он сказал: «Погоди, так просто ты от меня не отделаешься. Мы можем начать все сначала». Я точно помню, что он сказал именно эти слова. Он нагнулся надо мной, и я увидел, что в руках у него нож… перочинный ножик… и он открыл мне рот, а затем… быстрым движением он вырезал кусочек моей щеки! – В глазах у Иоганнеса был искренний ужас, когда он рассказывал это. – Было ужасно больно. Не знаю, боль ли тому виной или что-то другое, но я снова оказался в собственном теле и видел нагнувшегося надо мной отца, который прятал кусок моего тела в маленькую черную коробочку, что-то вроде коробки из-под пленки, и я видел небо над нами, темно-синее, как бутылочное стекло. И, повинуясь какому-то безотчетному инстинкту, я собрался и покатился вниз. Я лежал на краю откоса, и стоило мне перевернуться, как я свалился прямо в воду.

– Господи Боже, – вздохнул кто-то.

– В тот миг, когда я очутился в ледяной воде и меня подхватило течением, мое сердце заколотилось как безумное и я снова смог двигаться. И я поплыл, спасая свою жизнь.

– Я помню, – воскликнула его мать, – когда Ричард вернулся домой, у него была с собой маленькая пробирка, что-то вроде крошечного термоса, и я еще удивлялась, что это такое и откуда это у него, но потом он рассказал про несчастный случай и что ты исчез, и я, конечно же, уже не думала об этом. – Она остановилась в ужасе, как будто только теперь начала понимать, что это значило. – Так он получил твои клетки. Сначала он поехал в больницу, чтобы взять специальную пробирку, и только затем вернулся домой и позвал полицию.

– Теперь ты понимаешь, почему я не хотел возвращаться? – спросил Иоганнес.

Его мать встала и подошла к кушетке, на которой лежал ее муж.

– Как ты мог сделать такие ужасные вещи, Ричард?

Но за секунду до этого доктор Ричард Ведеберг вскочил с кушетки, отнял пистолет у стоявшего рядом с ним молодого полицейского и приставил ему к горлу.

– Вы, мелкие ничтожества, – прошипел он, – жалкие создания. Ничего не знаете, кроме своих правил и законов, предписаний и постановлений… бессмысленные слова, напечатанные на мертвой бумаге, – вот все, что имеет для вас ценность. Но я, я хотел сохранить миру этот исключительный, божественный талант, вернуть его вам теми средствами, которыми я располагал. Неужели вы этого не понимаете? Неужели это так сложно понять?

У юного полицейского почти вылезли глаза от боли, так крепко вжимал Ведеберг дуло пистолета ему в шею. При каждом необдуманном движении он охал от боли, на лбу у него выступил пот.

– Господин Ведеберг, – спокойно предостерег его комиссар, – то, что вы делаете, не имеет смысла…

– Для вас я все еще доктор Ведеберг, – гневно прервал его отец Вольфганга.

– Хорошо, господин доктор Ведеберг…

– И что вы понимаете в смысле? Что вообще может понимать такой, как вы? Зачем я вообще с вами разговариваю? – Он заставил своего заложника на два шага продвинуться в сторону двери. – А теперь вы все сложите ваше оружие сюда, – приказал он. Кивком головы он показал на картонную коробку, выложенную стиропором для хранения пробирок с химикатами; рядом с логотипом крупного химического концерна стояла надпись: «Pro-mitosin». – Выгружайте все из этой коробки и сложите туда ваше оружие и все рации и мобильные телефоны. Делайте, что я вам говорю! Живо!